киноновелла "прыжок с вышки и возвращение к слонам"
В переполненном кафе, было,
однако, довольно тихо, только мерный гул, разносился по белесым стенам и
скатертям.
Она, листала небольшой томик,
обернутый в безликую кожаную обложку.
Он: - Позвольте угостить вас
кофе.
-
Я не пью кофе. Не отвлекайте меня - я занята.
Голос ее был холоден, но чем-то
неуловимым похож на голос мужчины.
Он сидел напротив нее и нервным
движением переворачивал в руках третью слева рыбную вилочку. Она читала и один
раз бросила на него взгляд поверх томика.
-
Вы уже застелили свою кровать свежим бельем?
-
Что вы сказали?
-
Я спросила, вы уже застелили свою кровать чистым
бельем?…Наволочка, простынь, пододеяльник?..
-
Я вас не понимаю. – он смотрел на нее в упор и проглотил
маленький комок в горле. Она этого не должна была заметить.
-
Вы застелили. 80 % мужчин перед первым свиданием застилают
свежее белье.
Оптимисты, да? Вы же тоже
оптимист? – она улыбнулась левым краем тонких губ.
В этот момент
подошла девушка-официант и поставила перед ней кофе, крепкий эспрессо, в
маленькой чашке, и тарелочку с кусковым сахаром. Она отложила книгу.
Он: - Вы любите животных?
-
Нет.
-
А театр?
-
Нет.
-
Мужчин?
-
Нет.
-
Счастливы?
Она две с половиной секунды
смотрела ему в глаза, взяла кусок оранжевого сахара из тарелки и положила себе
за щеку, потом взяла еще один кусочек и положила перед ним на скатерть, между
рядом блестящих ложечек и вилочек.
-
Это вас пока не касается. Съешьте сахар.
-
Зачем?
-
Я сказала - съешьте. Почему вы вынуждаете меня повторять
дважды?
Он положил сахар за щеку, не
отрывая от нее глаз. Не отрывая глаз от ее щеки, за которой лежал точно такой
же кусочек сахара. Этот противоестественный бугорок на ее щеки где-то между пятым и шестым зубом гипнотизировал его.
-
Теперь мы оба сосем сахар. Как вы это находите?
-
Австралийские аборигены считают, что по настоящему человек
живет во сне, а та объективная реальность, в которой он живет днем, лишь
иллюзия, подготовка к той жизни, которой душа живет ночью.
-
Вы не ответили на мой вопрос.
-
Разве я перед вами
обязан?
-
Да, обязаны. И вы это знаете.
-
Во сколько у вас назначена встреча?
-
Зачем вы спрашиваете, если знаете?
Неловкая пауза.
-
Вы красивы. У вас красивые уши.
-
И чем же по-вашему красивы мои уши?
-
У вас неповторимый рисунок ушных раковин.
-
У всех людей неповторимый рисунок ушных раковин.
-
Я вас привлекаю?
-
Нет.
-
Насколько «нет»?
-
Вы мне противны.
На нем под черным костюмом,
тонкий темный свитер с высоким горлом.
На ней черное аскетичное платье
без глубоких вырезов.
Зал ресторана напоминает
анатомический театр с множеством актеров.
Везде режут мясо, но режут
красиво и аккуратно.
-
Поэтому именно Я здесь?
-
Да.
-
Вас убивает ненависть или любовь?
-
Они работают вместе. Всегда. Чтобы они не делали.
-
Вы тянете время?
-
Вам это должно доставлять удовольствие насколько я знаю вас.
-
Мы разговаривали с вами лишь однажды, если не считать
сегодняшнего разговора. Вам удалось составить обо мне впечатление?
-
Если бы это было не так – то на вашем месте был бы кто нибудь
другой.
-
Вы мне льстите. И это приятно. Ваш сахар уже растаял?
-
Да.
-
Мой тоже.
-
Еще?
-
Да.
Она повторяет процедуру. Он
смотрит на ее щеку.
На улице за черными провалами
окон проходили несчастливые люди. Бесконечно далеко от белых сервированных
столиков. Бесконечно далеко от столика, за которым сидели два черных силуэта,
почти готовых сделать друг друга счастливыми.
Она говорит: - Я любила в детстве
рисовать слонов. Разных. Кроме слонов ничего не рисовала никогда. Они все были
большие и всегда чему-то были рады. Или кому-то.
Я иногда по два рисовала на одном
листе. Знаете как у Экзюпери слон в змее, а у меня просто два слона или один.
Она смотрит на него, не
отрываясь.
- Почему вы не купите себе слона?
Вы можете себе это позволить.
- Я думала об этом. Есть
проблема. Слон не помещается в моей комнате. Когда вырастает. К тому же слоны много срут. Это, я думаю, вы и без
меня знаете.
Пауза.
-
Я делал замок из пластилина. Знаете такие, очень подробные.
Типа средневековых, с рыцарями. Я по несколько лет их делал, достраивал
перестраивал. Очень любил. Потом мы переезжали с родителями, и замок нужно было
разрушить, потому что журнальный столик на котором он стоял был нужен там
зачем-то… Я его долго не мог сломать – он за несколько лет очень к нему прилип
что ли… Во общем я его распилил в конце конечно… Разрушать то, что успел
полюбить намного сложнее, но и приятнее, то есть даже не приятнее, а как то
радостней – как будто долго собираешься и в конце концов в бассейне прыгаешь с
вышки вводу. С очень высокой вышки. И ты летишь и радуешься.
-
Занимательно.
-
Нет, вы действительно красивая. Я даже возможно вас люблю или
успею полюбить. Это очень важно для нас. Для меня по крайней мере..
-
Я высылала вам фотографию, в профиль как вы просили, что
нового вы могли увидеть за эти несчастные десять минут, что вдруг меня
полюбили.
-
Я увидел. Вы не разочаровали меня.
-
Вы это здесь хотите? Здесь же много народу – вас это не
пугает?
-
Нет. А вас?
-
Меня тоже нет.
-
Вы это уже делали хоть раз?
-
Да.
-
Почему не пришли в прошлом месяца? Я вас ждала. Я думала мы
это еще месяц назад сделаем.
-
Разве это имеет теперь значение? Вы съели сахар?
-
Почти.
-
Я уже все.
-
Я уже почти все. Подожди те минуту.
По зале
улыбались девушки официантки, остальные ели и курили. Никто никого не замечал. Белые стены, черные костюмы,
блестящие приборы, красные с кровью кусочки стейка из коров и свиней.
-
Я буду ждать вас в третьей кабинке слева в женском туалете.
Она встала и вышла, оставив ридикюль на металлической спинке
кресла.
Он переворачивал в руках третью слева рыбную вилочку.
Встав, поправил смявшиеся брюки. Его лицо выражало
готовность испытать всё снова.
Снова испытать ту рвущую из глубин радость. Тот прыжок с
вышки.
Она заперлась в кабинке, легкая дрожь по всему телу, глаза
сверлили пластик двери, замок был открыт.
Он зашел к ней. Вокруг все белое, кроме его темной фигуры.
Она слышала, как он закрыл входную дверь в туалет, потом он
защелкнул дверь в кабинку. Он
прикоснулся губами к ее уху.
-
Скажи что ни будь.
-
Я хочу чтобы это был именно ты.
-
Скоро ты вернешься к своим слонам.
Он занес руку ей за спину и нежно взял за светлые волосы в
районе затылка, кожа на ее голове затрепетала, кровь прилила к шее и груди.
Вторая рука прикоснулась к губам, измазавшись в темно красной помаде.
В зале ничего не изменилось – курили, смотрели и не видели,
ели еще кровоточащую плоть. За одним столиком было пусто.
Со стороны туалетов послышался глухой женский вскрик, и еще
один чуть потише.
Потом совсем не слышный звук: сочного арбуза падающего,
скатывающегося по фаянсовым ступеням. Арбуз осилил семь ступеней и замолк.
Этого никто не слышал.
Он вышел из кабинки
и оправил смявшиеся рукава. Красивые черные с бархатом туфли, похоже,
вылетели из кабинки и теперь лежали одна у раковин, а другая под сушилкой для
рук. Все было недвижно, только большой нелепый палец на ее правой ноге еще
трепетал.
Он вышел в залу сел за столик и одни глотком выпил эспрессо.
Оставив на столе купюру, он, пройдя через широкие двери,
вышел на улицу.
Было уже поздно, но город еще не спал. В свете уличного
фонаря он увидел на своем темном пиджаке ее длинный светлый волос, он аккуратно
снял его и положил в карман пиджака.
Он быстро прошел несколько кварталов по прямым, но плохо
освещенным улочкам.
Выйдя к каналу, он посмотрел сверху в темную воду.
Он положил руку в карман и в глубокой пустоте почувствовал
кончиками пальцев
Красивый, чарующий рисунок неповторимой ушной раковины.
Он стремительно летел в приближающуюся голубую воду,
расчерченную сеточками кафеля.
Он отошел от канала, и не вынимая руку из кармана ушел.